[Macron-1]

I-08. Кэти, Абихан, AU в которой Франсуа жив, "Не смей оправдываться!"

@темы: — Абихан, конкурсы, — Кэти, фанфики

Comments

[Гость]

Летний день. Полдень. Люксембургский сад тонет в запахе свежескошенной травы и ждет грозу.
Я ненавижу дождь. Так уж сложилось, что все самые большие неприятности в моей жизни случались в дождь. Хочется скорее уйти из парка, но по расписанию у Франсуа прогулка два часа.
Ему надо гулять. Прогулки ему нравятся. Ему нужны положительные эмоции.
А что нужно мне?
Я иду рядом с его коляской. Это очень хорошая коляска, он вполне может и сам на ней ездить, но один он боится. Страх - это отрицательная эмоция. Отрицательные эмоции тормозят восстановление.
Я иду рядом. Со мной ему ничего не страшно.
Пока Франсуа почти не видит: у него сильные ожоги сетчатки, они достаточно старые и восстановить полностью зрение очень сложно. Он плохо двигается, это из-за множественных травм, но врачи сделали все что могли: заменили некоторые кости и суставы на новые, но опять же слишком много времени прошло, многие мышцы атрофированы и восстановление идет медленно. Если мышцы не будут восстанавливаться в нужном темпе, их тоже заменят на искусственные, и Франсуа поправится. Станет наполовину роботом, но поправится и проживет еще очень долго. Сто лет назад он бы умер, но сейчас медицина шагнула далеко вперед. Врач так и сказал – проживет еще очень долго. Целую жизнь.
Сейчас я иду рядом с его коляской. Он говорит. Говорит много. Он привык много говорить. Он все время говорит одно и тоже. Жалуется на боль. Обвиняет меня в том, что сегодня слишком душно, что сок, который он пьет, недостаточно холодный, что трава пахнет слишком сильно и ему не нравится, потому что у него аллергия.

[Гость]

Я научилась его не слушать, тем более что слушатель ему не требуется. Я просто всегда рядом. Потому что не может быть по-другому, это из-за меня он такой. Мне никогда не оправдаться перед ним. Это бессмысленно
- Почему ты со мной не разговариваешь? Ты совсем меня не слушаешь!
- Ну что ты, – я улыбаюсь ласково - он же болен.- Я слушаю тебя внимательно. Хочешь другой сок?
- Не хочу! Не хочу дурацкий сок! Я хочу в тень! Слишком жарко!
Я киваю, я еще раз показываю ему, как управлять коляской. Он плохо все запоминает. Это простительно в его положении. Починить тело проще, чем психику. Мы подъезжаем к большой тенистой липе. Сквозь листочки просвечивает солнце. Очень красиво, как на картинах импрессионистов. А он, наверное, не видит. По моей вине.
- Где ты вчера была?
Он всегда это спрашивает. Это нормально.
- Дома, милый. Я читала, помнишь?
- Ты лжешь! Читают книги! У тебя была не книга в руках, а коммуникатор!
- Ты заметил? Как хорошо! Ты с каждым днем видишь все лучше…
- Не увиливай! Это был коммуникатор! Ты с кем-то переписывалась!
- Ну что ты,- я улыбаюсь. Я совершенно спокойна.- Я просто читала электронную книгу.
- Ты врешь!
Я молчу. Я не хочу ему отвечать. Я знаю, что эти разговоры всегда одинаково заканчиваются. Скоро будет гроза, Франсуа это чувствует, и у него портится настроение. С ним бывает тяжело перед грозой.
И в ясные дни.
И в полнолуние.
И в пасмурную погоду.
И когда ветрено.
Всегда тяжело.
- Не смей оправдываться! – он почти кричит, и на нас начинают оглядываться. - Ты лживая тварь!

[Гость]

Я успокаиваю его, пытаюсь погладить по голове, но он беснуется, машет руками. Пытается ударить. Он еще громче кричит, грязно ругается, потом начинает плакать. Потом, накричавшись и наплакавшись, засыпает. Все как обычно.
Небо темнеет, я иду рядом с его коляской к флаеру. Сажусь за руль и еду домой. Мы живем в Бобиньи́.
На обед у нас овощной крем-суп. Франсуа капризничает и требует устриц. Он не любит крем-суп, особенно овощной, но я ничего не могу с этим поделать, у Франсуа диета.
Я уговариваю его съесть несколько ложек.
Но потом начинается дождь. Он боится дождя и грома.
Я опускаю шторы. Я включаю музыку. Ему нравится музыка, он слушает и дремлет. И только иногда вздрагивает, когда за окном гремит.
Я пью чай, пока он спит. Я люблю кофе, но Франсуа его нельзя, если он услышит его запах, он будет требовать и кричать. Я пью чай.
На столе на кухне утренняя газета. Их приносит Пьер, симпатичный мальчик, очень похожий на Нейтана. Пьеру тринадцать, он помогает отцу-почтальону. Я оставляю ему монетку на полочке возле двери.

[Гость]

Я всегда читаю газеты, может быть, потому, что Франсуа не может их читать.
Там пишут о жизни. О экспедиции на Марс. О предвыборной гонке. О премии в области робототехники. О создании нового заповедника в Южной Африке.
Страницы светской хроники я не читаю. Мне неинтересно.
Газета дочитана. Чай допит. А дождь все идет.
Франсуа проснулся и скучает. Я приношу ему стеки, столик для работы и пластилин. Он не может рисовать, но он по-прежнему художник и лепит. Лепит он всегда одно и тоже. Один и тот же бюст. Тонкие нахмуренные брови, хищный профиль, резко очерченные, презрительно изогнутые губы, изящная линия челюсти и скул. Портрет человека, который никогда не оправдывается.
Он никогда не оправдывался. Не пытался даже. Только улыбался, опускал ресницы и шутовски кланялся. Он благодарил за комплименты в ответ на оскорбления. Его никогда не мучила совесть. Поэтому он продолжает жить, а я искупаю, чью-то вину. Свою или его? Я не знаю.

[Гость]

Франсуа сминает скульптурное лицо, сжимая ладонь. Он делает это с такой злобой и с таким явным страданием, что мне неприятно на него смотреть.
Я так виновата перед ним. Перед этим больным, изломанным человеком. Это из-за меня он ввязался в эту историю.
Я не знаю, как можно оправдать себя. Чем можно оправдать все его страдания? Сначала ужасные травмы, потом годы одиночества на лунной базе. Это ужасно. Это непростительно Я не знаю. У меня нет готовых ответов.
Но теперь, когда я живу этой жизнью почти два года, у меня появился вопрос, – почему Абихан его не добил? Почему не пристрелил? Оставил жить? Почему не приказал ликвидировать потом, после войны?
У меня нет ответа. Но вопрос я задаю все чаще.
-Кэти! Кэти я хочу коньяка!
- Франсуа, милый мой, тебе нельзя алкоголь.
-К черту! Дай мне конька! Я хочу сейчас же!

[Гость]

Он швыряет в меня стеками, пластилином, столиком. И откуда у него столько сил? Опять истерика. Надо быть терпеливой. С больными людьми терпение очень важно.
- Сейчас, дорогой, успокойся.
Я ухожу на кухню, наливаю в бокал чаю и капаю несколько капель алкоголя. Обычно он не чувствует обмана. Но не в этот раз. Он продолжает кричать и грязно ругаться до конца дня. Это становится тяжело выносить. Я молчу. Я не слышу. Я ухожу на кухню.

[Гость]

***
Полдень. Люксембургский сад. Запах травы почти не чувствуется. На небе облака. Свежо. Я иду рядом с инвалидной коляской. Настроение у Франсуа сегодня хуже, чем обычно. Так бывает после дождя.
- Ты меня обкрадываешь,- ноет он. Вчера он так кричал, что сорвал голос, теперь он разговаривает негромко. - Я же нищий! Я не хочу гулять!
Я не реагирую. Я молчу.
- Та головка, которую я слепил вчера, стоит не меньше ста тысяч. Где она? Ты ее продала, а деньги спрятала! Ты воруешь мои деньги! Воровка!
Обычный день. Все как обычно. На скамейке впереди - влюблённая пара. Они немногим моложе нас с Франсуа. Они смеются и целуются. Это так правильно. Так хорошо. Я улыбаюсь.
- Обворовываешь меня, прячешь деньги в банке и тратишь их на вкусных устриц и любовников, - продолжает канючить мой спутник.
- Ты всегда была шлюхой. Дешевой шлюхой. Ты была шлюхой, твоя мать была шлюхой…
Мое терпение не безгранично. Я хватаю его коляску за подлокотники, резко разворачиваю к себе, так, что антиграв взвизгивает:
- Заткнись. Заглохни, ублюдок, и не смей сегодня больше квакать!
Он испуганно вжимает голову в плечи, стискивается в комочек в своём кресле и замолкает.
Он не кричит и не хулиганит весь день. Послушно съедет суп. Не скандалит вечером. Не требует алкоголь. Он становится почти вежливым.
Меня мучают угрызения совести. Мне становится его жаль. Я унижаюсь, я прошу у него прощения, он плачет. Это кончится когда-нибудь? Он ведь проживет еще очень долго…
***

[Гость]

Полдень. Люксембургский сад. Глубокая осень. Франсуа учится ходить. Я иду рядом. Я чувствую себя старухой.
Он осторожно переставляет ноги. Он хнычет, что устал, что я издеваюсь над ним, что ворую его деньги, что обманываю его. Все как всегда.
Врачи говорят, что есть прогресс. Франсуа поправляется. Три года они говорят мне одно и тоже. Пора научиться верить врачам.
Только характер у него с каждым днем портится. Он становится все злее, все подозрительнее. Иногда мне становится страшно. В нем столько ненависти, что хватит сжечь Вселенную и еще одну маленькую Галактику.
Он окончательно утратил все черты того человека, с которым я познакомилась когда-то давно в Париже. Неужели это из-за того, что он встретил меня?
Может быть он всегда был таким, а я не замечала?
Это оправдания. Я снова оправдываюсь.
Франсуа - это мой крест. Я даже не несу его.
Я просто иду рядом.
Я чувствую себя старухой. Я уже ни на что не надеюсь. Сколько мне лет?
Может быть, сто? Может быть, больше? Только заглянув в водительские права, я вспоминаю, что мне нет тридцати.
Я уже не реагирую на оскорбления, они не отличаются разнообразием. Я просто иду рядом.
Возвращаемся домой. Франсуа обедает. Последнее время у него отменный аппетит. Он прибавил в весе и внешне почти похож на себя прежнего. Врач говорит, что я очень хорошо за ним ухаживаю.

[Гость]

Кажется, я не рада, что он поправляется. Теперь, после обеда, когда он хорошо себя чувствует, он требует близости. От этой мысли меня начинает тошнить.
Я не стесняюсь в выражениях, посылаю его подальше. Ухожу на кухню. Он орет.
Я не заслужила этот ад.
Я читаю газету, которую принесла Агнесс, младшая сестричка Пьера. Там пишут о жизни. Это не похоже на правду. Разве есть еще какая-то жизнь? Я пью чай.
Уже к вечеру, я слышу шаркающие шаги за спиной. Это Франсуа.
Что ему надо?
Оборачиваюсь. И не успеваю. Он бьет меня по голове бутылкой. Я умираю.

[Гость]

Я прихожу в себя там же, на кухне. Руки связаны над головой и привязаны к батарее.
Это Франсуа привязал меня к батарее? Мне становится смешно.
Какая ерунда! Я делаю попытки освободиться, но веревки крепкие. Запястья уже затекли и болят.
- Эй! Немедленно развяжи меня!
- Сдохнешь. Тут сдохнешь! – это мой любимый шипит мне в ответ. Тот самый художник с бульвара. Юноша с доверчивыми бархатными глазами, который рисовал мои портреты. Тот самый человек, которого мне не удалось спасти из-под огня в парижском особняке, тот самый человек, на которого я потратила три последних года.
- Он за все мне заплатит. За все.
Я понимаю, он сошел с ума. Он болен, психика не выдержала, он совсем сумасшедший. С сумасшедшими надо разговаривать.
- Кто, Франсуа? О ком ты говоришь?
Он отвечает охотно и даже осмысленно:
- Абихан. Этот чертов принц. Заплатит. Он всегда хорошо платил за твои портреты. Что он нашел в тебе? Обычная дешевая сука.
Я не хочу это слушать. Не хочу. Это бред. Он болен, совсем болен.
- Но платил он только за твои портреты. Ему не нужны были другие. Он платил много. И сейчас заплатит. Ему понравится. Я стану богатым.
Он продолжает бормотать что-то бессвязное про деньги, про дом в Ницце, про счета в банке. Мне кажется, что я тоже сойду с ума.

[Гость]

Он уходит. Жалко цепляясь за стены, подволакивая ноги, бормоча. Он похож на зомби из дурацких фильмов. Но отчего-то мне становится страшно.
Я бьюсь в своих веревках, я не собираюсь сдаваться. Бесполезно.
Он возвращается снова. Ему тяжело ходить и он стонет, хнычет от боли, жалуется и злится.
Невероятно, сколько же в нем злобы! Он все время говорит о деньгах. Только о деньгах. Это что же?
Неужели все, что было в моем Франсуа, - это злоба и жадность? Или я сделала его таким?
Я не хочу плакать, но слезы сами катятся.
Я не знаю, сколько проходит времени. Он опять возвращается.
- Сууучкааа – он тянет буквы, подвывая от усталости и боли. Уже, наверное, далеко за полночь, он пропустил прием лекарств. В руках у Франсуа бутылка. Это оливковое масло. Он выливает масло на пол, мне на голову, одежду.
- Ты сгоришь, сука. Сгоришь, как я. Будешь долго гореть.
- Франсуа, - я стараюсь говорить спокойно,- Франсуа, успокойся. Давай поговорим…
- Заткнись! Я тебя ненавижу! Я хочу, что бы ты сдохла!
Он ищет спички. Спички лежат в шкафчике над плитой. Я надеюсь, что он их не найдет. Я понимаю, что это уже не человек. Ничего человеческого, мне кажется, я слышу как поскрипывают его искусственные шарниры. Меня постепенно охватывает паника. Я справляюсь с трудом. Надо разговаривать с ним. Разговаривать о чем-то, что его волнует, что ему интересно. Господи, что же интересно этому чудовищу?
- Деньги. Франсуа, я знаю, где деньги.

[Гость]

Он замирает. Делает стойку как охотничья собака. Бутылка масла выскальзывает из его рук.
- Ты очень богатый. Помнишь, ты говорил? Ты миллионер. Я помогу тебе забрать твои деньги.
- Ты лжешь… - он сомневается, кривит губы, хмурится.
Мне кажется, что мне приходит в голову удачная мысль.
- Ты можешь проверить… продавала твои скульптуры. Помнишь? Они стоят кучу денег…
- Мои скульптуры? – он не верит.
- Да, да, Франсуа. Ты же гений. Ты новый Роден…
-Рембрант. Я Рембрант.
- Тот художник, а ты скульптор. Великий скульптор.
Он надувается, как жаба перед грозой. Он присаживается на табуретку и важно оглядывает кухню. Боже мой, он совсем сумасшедший. Слезы текут. От жалости, от бессилия, от усталости.
- Развяжи меня, и мы поедем в банк. За твоими деньгами.
- Нет!
Он вскакивает, что бы взвыть и рухнуть на пол.

[Гость]

- Нет! Сначала он мне заплатит. Ты думаешь, я псих! Слабоумный. Ничего подобного! Я нормальный! Я нормальный! Я ненавижу тебя. Я никогда тебя не любил!! Ты у меня отняла его. Отняла все!
Слезы всё текут. От жалости, от бессилия, от усталости.
- Бедный мой. Бедный Франсуа. Успокойся. Пожалуйста, успокойся. Все плохое кончилось. Все уже хорошо. Просто развяжи меня.
- Не разговаривай так со мной! Я не чокнутый! Я все знаю! Лучше чем ты! Мне не нужна твоя гребаная жалость! Твоя помощь! Да меня тошнит от тебя! Ты же обычная шлюха! Дешевая уличная сучка! А он бросил меня ради тебя! Он платил за твои портреты! Только за твои! Его никто больше не интересовал! Натюрморты, пейзажи… Он говорил – мазня! Я ненавидел тебя рисовать! Ненавидел! И ты сейчас сдохнешь! Ты еще тогда, в особняке должна была сдохнуть!

Франсуа находит спички. Поджигает шторы. Подносит пламя к моему лицу. Я чувствую, как пахнет палеными волосами.
Выстрел.

[Гость]

Комната наполняется сразу светом, людьми, звуками. Запахом оплавленного железа и крови.
Кто-то развязывает мне руки. Я не понимаю кто.
Я смотрю на Абихана, который стоит в дверях. Бластер в его руке мигает разряженной в ноль батареей. Он совсем бледный. Я никогда еще не видела его таким бледным.
- Кэти… Кажется, я все-таки его убил… Мне сообщили, что вы не появились в парке в полдень… Никто не отвечал на звонки… Я чуть не опоздал.
Он только сейчас до конца осознает все, что произошло, его глаза становятся черными из-за расширившихся зрачков.
Я не знаю, почему я это делаю, но я выпутываюсь из веревок и бросаюсь к нему в объятья. Я пачкаю оливковым маслом и сажей его костюм и рубашку. Только рядом с ним я понимаю, что я дрожу
- Даже не смей оправдываться, принц. Не смей оправдываться…

[Гость]

Великолепно! И очень срашно. Жаль Кэти, и Франсуа тоже жаль.

заказчик.

[Гость]

Франсуа не жаль нисколько. Предатель и псих. Жаль бедную девчонку, которая потратила три года жизни на это животное.

[Гость]

Психика нарушена из-за травм и отравления дымом. Именно за это жаль.

[Гость]

Спасибо.
Были опасения, что не попаду в заявку, т.к. текст очень своеобразный. Но раз заказчик доволен, то и мне хорошо.

Автор.

[Гость]

Спасибо. Вы заставили меня задуматься. Страшный рассказ, тяжелый. Но все же мне жаль Франсуа... Изломанная психика и ненависть... Это не жизнь.

[Гость]

Спасибо.Очень понравилось!

[Кимури]

Раскрываться в процессе феста - не дело.
Вечером этот коммент будет стерт за нарушение правил феста.